Неточные совпадения
Пришел дьячок уволенный,
Тощой,
как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих
камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да вы же дать сулилися…
«Стой! — крикнул укорительно
Какой-то попик седенький
Рассказчику. — Грешишь!
Шла борона прямехонько,
Да вдруг махнула в сторону —
На
камень зуб попал!
Коли взялся рассказывать,
Так слова не выкидывай
Из песни: или странникам
Ты сказку говоришь?..
Я знал Ермилу Гирина...
Очень часто мы замечаем, — говорит он, — что предметы, по-видимому, совершенно неодушевленные (
камню подобные), начинают ощущать вожделение,
как только приходят в соприкосновение с зрелищами, неодушевленности их доступными".
Через полтора или два месяца не оставалось уже
камня на
камне. Но по мере того
как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Спокойствие и самоуверенность Вронского здесь,
как коса на
камень, наткнулись на холодную самоуверенность Алексея Александровича.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая
камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы,
как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою,
какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Вдали вилась пыль — Азамат скакал на лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о
камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал,
как ребенок…
Другой бы на моем месте предложил княжне son coeur et sa fortune; [руку и сердце (фр.).] но надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть:
как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце превращается в
камень, и ничто его не разогреет снова.
Гости, выпивши по рюмке водки темного оливкового цвета,
какой бывает только на сибирских прозрачных
камнях, из которых режут на Руси печати, приступили со всех сторон с вилками к столу и стали обнаруживать,
как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая кто на икру, кто на семгу, кто на сыр.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно,
как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в
камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Гриша обедал в столовой, но за особенным столиком; он не поднимал глаз с своей тарелки, изредка вздыхал, делал страшные гримасы и говорил,
как будто сам с собою: «Жалко!.. улетела… улетит голубь в небо… ох, на могиле
камень!..» и т. п.
Но
как тяжелым
камнем хватило его самого в ту же минуту.
Я занимался, сидя на этом
камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов…
как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты…
«Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и
камень лежал на ней. Иисус говорит: Отнимите
камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит: ибо четыре дни,
как он во гробе».
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том,
как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том,
как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили;
как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки;
как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал
камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
Оглядевшись еще раз, он уже засунул и руку в карман,
как вдруг у самой наружной стены, между воротами и желобом, где все расстояние было шириною в аршин, заметил он большой неотесанный
камень, примерно, может быть, пуда в полтора весу, прилегавший прямо к каменной уличной стене.
Он глубоко задумался о том: «
каким же это процессом может так произойти, что он, наконец, пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода
камень точит. И зачем, зачем же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что все это будет именно так,
как по книге, а не иначе!»
— Ате деньги… я, впрочем, даже и не знаю, были ли там и деньги-то, — прибавил он тихо и
как бы в раздумье, — я снял у ней тогда кошелек с шеи, замшевый… полный, тугой такой кошелек… да я не посмотрел на него; не успел, должно быть… Ну, а вещи, какие-то все запонки да цепочки, — я все эти вещи и кошелек на чужом одном дворе, на В — м проспекте под
камень схоронил, на другое же утро… Все там и теперь лежит…
Но когда разглядели хорошенько Катерину Ивановну, то увидали, что она вовсе не разбилась о
камень,
как подумала Соня, а что кровь, обагрившая мостовую, хлынула из ее груди горлом.
Сложил бы, да и навалил бы
камнем, в том виде,
как он прежде лежал, придавил бы ногой, да и пошел бы прочь.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он не заглядывал в кошелек, а потому и не знал, что в нем было, и, не зная, так и снес под
камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление не могло иначе и случиться,
как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду.
Затем он снова схватился за
камень, одним оборотом перевернул его на прежнюю сторону, и он
как раз пришелся в свое прежнее место, разве немного чуть-чуть казался повыше.
Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой
камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с
камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и не могут покинуть это место, откуда им
как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем…
Утром, выпив кофе, он стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение теней облаков и мутных пятен солнца по стенам домов, по мостовой площади. Там, внизу,
как бы подчиняясь игре света и тени, суетливо бегали коротенькие люди, сверху они казались почти кубическими, приплюснутыми к земле, плотно покрытой грязным
камнем.
Самгин ярко вспомнил,
как на этой площади стояла, преклонив колена пред царем, толпа «карликовых людей», подумал, что ружья, повозки, собака — все это лишнее, и, вздохнув, посмотрел налево, где возвышался поседевший купол Исакиевского собора, а над ним опрокинута чаша неба, громадная, но неглубокая и точно выточенная из серого
камня.
— Дальше я не пойду, — шепнул Самгин, дойдя до угла, за которым его побили. Варвара пошла дальше, а он остановился, послушал,
как скрипят полозья саней по обнаженным
камням, подумал, что надо бы зайти в зеленый домик, справиться о Любаше, но пошел домой.
А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав
как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял
камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув головой, спрятал руку с
камнем в рукав.
Глубоко внизу зловеще бормотал Терек, это был звук странный,
как будто мощные
камни, сжимая ущелье, терлись друг о друга и скрипели.
— А самое интересное на Кавказе — трагический рев ослов. Очевидно, лишь они понимают,
как нелепы эти нагромождения
камня, ущелья, ледники и все прославленное великолепие горной природы.
Проводив ее, Самгин быстро вбежал в комнату, остановился у окна и посмотрел,
как легко и солидно эта женщина несет свое тело по солнечной стороне улицы; над головою ее — сиреневый зонтик, платье металлически блестит, и замечательно красиво касаются
камня панели туфельки бронзового цвета.
Он смотрел,
как мимо его течет стиснутая
камнем глазастых стен бесконечная, необыкновенно плотная, серая, мохнатая толпа мужчин, женщин, подростков, и слышал стройное пение...
— Там плохо спится, мешает прибой.
Камни скрипят, точно зубы. Море чавкает,
как миллион свиней…
Прошел обильный дождь, и было очень приятно дышать освеженным воздухом, дождь
как будто уничтожил неестественный, но характерный для этого города запах гниения. Ярко светила луна, шелково блестели
камни площади, между
камней извивались, точно стеклянные черви, маленькие ручьи.
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все
как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены
как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными
камнями.
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того,
как во время большой перемены кто-то бросил дважды
камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
Он значительно расширил рассказ о воскресенье рассказом о своих наблюдениях над царем, интересно сопоставлял его с Гапоном, намекал на какое-то неуловимое — неясное и для себя — сходство между ними, говорил о кочегаре, о рабочих, которые умирали так потрясающе просто, о том,
как старичок стучал
камнем в стену дома, где жил и умер Пушкин, — о старичке этом он говорил гораздо больше, чем знал о нем.
— Впечатление такое, что они все еще давят, растопчут человека и уходят, не оглядываясь на него. Вот это — уходят… удивительно! Идут,
как по
камням… В меня…
Клим, слушая ее, думал о том, что провинция торжественнее и радостней, чем этот холодный город, дважды аккуратно и скучно разрезанный вдоль: рекою, сдавленной гранитом, и бесконечным каналом Невского, тоже
как будто прорубленного сквозь
камень. И ожившими
камнями двигались по проспекту люди, катились кареты, запряженные машиноподобными лошадями. Медный звон среди каменных стен пел не так благозвучно,
как в деревянной провинции.
Была в этой фразе какая-то внешняя правда, одна из тех правд, которые он легко принимал, если находил их приятными или полезными. Но здесь, среди болот, лесов и гранита, он видел чистенькие города и хорошие дороги,
каких не было в России, видел прекрасные здания школ, сытый скот на опушках лесов; видел, что каждый кусок земли заботливо обработан, огорожен и всюду упрямо трудятся, побеждая
камень и болото, медлительные финны.
— Это мне одна актриса подарила, я ведь теперь и отдел театра веду. Правдин объявился марксистом, и редактор выжил его.
Камень — настоящий сапфирчик. Ну, а ты —
как?
— Англичане говорят: «Мой дом — моя крепость», так англичане строят из
камня, оттого и характер у них твердый. А из дерева —
какая же крепость? Вы, государи мои,
как оцениваете это поместье?
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел,
как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам, начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по
камням, упираясь рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
— Душа, маленькая,
как драгоценный
камень.
Из окна, точно дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился тяжелый, но мягкий, странно чавкающий звук,
как будто огромные подошвы шлепали по
камню мостовой. Самгин вынул часы, посмотрел на циферблат — время шло медленно.
Одет он был в покойный фрак, отворявшийся широко и удобно,
как ворота, почти от одного прикосновения. Белье на нем так и блистало белизною,
как будто под стать лысине. На указательном пальце правой руки надет был большой массивный перстень с каким-то темным
камнем.
Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему; и зависть грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него
как будто тяжелый
камень брошен на узкой и жалкой тропе его существования.
— Да неужели вы не чувствуете, что во мне происходит? — начал он. — Знаете, мне даже трудно говорить. Вот здесь… дайте руку, что-то мешает,
как будто лежит что-нибудь тяжелое, точно
камень,
как бывает в глубоком горе, а между тем, странно, и в горе и в счастье, в организме один и тот же процесс: тяжело, почти больно дышать, хочется плакать! Если б я заплакал, мне бы так же,
как в горе, от слез стало бы легко…
Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическою неподвижностью, и заботы, покружившись над головами их, мчались мимо,
как птицы, которые прилетят к гладкой стене и, не найдя местечка приютиться, потрепещут напрасно крыльями около твердого
камня и летят далее.
Походив полчаса, он умерил шаг, будто боролся мысленно с трудностями. Шаг становился все тише, медленнее. Наконец он остановился посреди комнаты
как растерянный, точно наткнулся на какой-то
камень и почувствовал толчок.
Он благоговейно ужасался, чувствуя,
как приходят в равновесие его силы и
как лучшие движения мысли и воли уходят туда, в это здание,
как ему легче и свободнее, когда он слышит эту тайную работу и когда сам сделает усилие, движение, подаст
камень, огня и воды.